Том 27. Статьи, речи, приветствия 1933-1936 - Страница 75

Условиями, в создании которых я не считаю себя виновным, на меня возложена роль мешка, в который суют и ссыпают свои устные и письменные жалобы люди, обиженные или встревоженные некоторыми постыдными явлениями литературной жизни. Не могу сказать, что роль эта нравится мне, но, разумеется, обилие жалоб тревожит и меня.

Жалуются, что поэт Павел Васильев хулиганит хуже, чем хулиганил Сергей Есенин. Но в то время, как одни порицают хулигана, — другие восхищаются его даровитостью, «широтой натуры», его «кондовой мужицкой силищей» и т. д. Но порицающие ничего не делают для того, чтоб обеззаразить свою среду от присутствия в ней хулигана, хотя ясно, что, если он действительно является заразным началом, его следует как-то изолировать. А те, которые восхищаются талантом П.Васильева, не делают никаких попыток, чтоб перевоспитать его. Вывод отсюда ясен: и те и другие одинаково социально пассивны, и те и другие по существу своему равнодушно «взирают» на порчу литературных нравов, на отравление молодёжи хулиганством, хотя от хулиганства до фашизма расстояние «короче воробьиного носа».

Недавно один из литераторов передал мне письмо к нему партийца, ознакомившегося с писательской ячейкой комсомола.

«Состав нашей ячейки в основном неплохой. Около сорока человек комсомольцев. Преобладают солидные — для комсомола даже большие чем следует — стажи. Я уверен, что большинство ребят были неплохими комсомольцами-производственниками до тех пор, пока положительные их качества (литературный талант, — говорим о людях, имеющих право на пребывание в литературных рядах) не привели их в недра горкома писателей.

Первое, что бросается в глаза, — это недисциплинированность. Это отражается не только на выполнении нагрузок, хотя и по ним судить можно, но и на качестве литературной работы.

Исчезает самодисциплина. Люди мало или совсем не работают, перестают учиться, страстно влюбляются в себя и верят в непобедимую силу таланта. Некультурность возводится порой в добродетель, ибо на фоне некультурности талант становится будто бы удивительнее.

Я думаю, что основным дезорганизующим началом является отсутствие твёрдого заработка. Заработки «от случая к случаю» формируют и быт.

В самом деле: я не успел ещё проверить, но сделаю это непременно, — был ли быт пролетарской части молодых литераторов столь отвратительным, каким он становится с момента выхода их первых произведений и связанных с ним обстоятельств. Однако помимо этой основной причины есть и другие. Несомненны чуждые влияния на самую талантливую часть литературной молодёжи. Конкретно: на характеристике молодого поэта Яр. Смелякова всё более и более отражаются личные качества поэта Павла Васильева. Нет ничего грязнее этого осколка буржуазно-литературной богемы. Политически (это не ново знающим творчество Павла Васильева) это враг. Но известно, что со Смеляковым, Долматовским и некоторыми другими молодыми поэтами Васильев дружен, и мне понятно, почему от Смелякова редко не пахнет водкой и в тоне Смелякова начинают доминировать нотки анархо-индивидуалистической самовлюблённости, и поведение Смелякова всё менее и менее становится комсомольским.

Прочтите новую книгу стихов Смелякова. Это скажет вам больше (не забывайте, что я формулирую сейчас не только узнанное, но и почувствованное).

А Смеляков — комсомолец, рабочий. И ещё удивительно — почему наиболее поражённой частью является поэтическая группа литературной молодёжи? Я думаю, что это потому, что дух анархо-богемский нигде, как у поэтов, не возводился в степень традиций. Но ведь это было характерно для прошлого, для того разлада между средой и системой взглядов литератора, который существовал до революции. Откуда же теперь происходят эти влияния?

Оказывается, они и теперь живучи и отравляют часть нашей молодёжи. О Смелякове мы говорили. А вот — Васильев Павел, он бьёт жену, пьянствует. Многое мной в отношении к нему проверяется, хотя облик его и ясен. Я пробовал поговорить с ним по поводу его отношении к жене.

— Она меня любит, а я её разлюбил… Удивляются все — она хорошенькая… А вот я её разлюбил…

Развинченные жесты, поступки и мысли двадцатилетнего неврастеника, тон наигранный, театральный. О нём говорят мне немало, и о нём собираюсь я поговорить на диспуте, о котором вам рассказывал и собираюсь ещё рассказать.

Ойслендер. Ну, это просто чуждый тип. К нему мы приглядывались, и я думаю, что целесообразнее всего не говорить о нём как о комсомольце. Рассказов о нём ходит много. Каким-то образом с ним связывают смерть молодой писательницы Пантелеевой. Вопрос о нём стоит на повестке дня ячейки.

Панченко. Альтшуллер — герой нашумевшего процесса, Цигельницкий. Может быть, вы и не знаете этих фамилий. Они интересны лишь как иллюстративный материал к сказанному выше. Зарубин. Склоки, сплетни, нетоварищеское отношение друг к другу.

У нас есть и другая — здоровая часть молодёжи. Преимущественно это та часть, которая и в быту изолирована от «литературных влияний».

В самом деле — пусть прочтёт меня Олеша, Никулин, В.Катаев и многие другие, — не мне и не нам их учить, они воспитывались в другие времена. Нам важна их работа, пусть живут, как хотят, но не балуют дружбой наших молодых литераторов, ибо в результате этой «дружбы» многие из них, начиная подражать им, усваивают не столько мастерство, сколько манеру поведения, отличавшую их в кабачке Дома Герцена! Хорошие намерения дают далеко не хорошие результаты.

Ну, а мы?.. Мы ничего не делаем для того, чтобы противопоставить что-либо этим влияниям. О работе с молодым писателем мы много говорим, но нет ничего слабее этого участка. Вы знаете это, товарищ, и я не хочу превращать письмо в бесконечное перечисление недостатков нашей работы.»