Том 27. Статьи, речи, приветствия 1933-1936 - Страница 107

107

«Всемирная песня поётся о нём,
Как шёл он, лютуя мечом и огнём.
Он — плечи, что двери — гремел на Дону.
И пыль от похода затмила луну.
Он — рот, словно погреб — шёл, всё пережив.
Так волк не проходит и рысь не бежит.
Он — скулы, что доски, и рот, словно гроб —
Шёл полным хозяином просек и троп.»

В другом стихотворении Прокофьев изображает такого страшного:

«Старший сын не знает равных,
Ноги — брёвна, грудь — гора.
Он один стоит, как лавра,
Вдоль мощёного двора.
…У него усы — что вожжи,
Борода — что борона.
…Семь желанных любит вдруг.»

Какой козел! Кстати, лавра — это богатый, многолюдный монастырь, почти городок, как, например, Киевская и Троице-Сергиевская лавры.

Вот к чему приводит гиперболизм Маяковского! У Прокофьева его осложняет, кажется, ещё и гиперболизм Клюева, певца мистической сущности крестьянства и ещё более мистической «власти земли». Даровитости Прокофьева я не отрицаю, его стремление к образности эпической даже похвально. Однако стремление к эпике требует знания эпоса, а по дороге к нему нельзя уже писать таких стихов:

«По полям летела слава,
Громобой владел судьбой.
Если бури шли направо —
Шёл налево Громобой.
Бури вновь дышали гневом.
Сильной стужей всех широт (?).
Если бури шли налево,
Громобой — наоборот.»

Я думаю, что это уже — не эпика. Это похоже на перепев старинного стихотворения, которое хотело быть смешным:

«Жили в Киеве два друга, —
Удивительный народ.
Первый родиной был с юга,
А второй — наоборот.
Первый страшный был обжора,
А второй был идиот,
Первый умер от запора,
А второй — наоборот.»

Наша советская поэзия за краткий срок её жизни достигла успехов весьма значительных, но так же, как проза, она содержит в себе весьма изрядное количество пустоцвета, мякины и соломы. В борьбе за высокое качество прозы и поэзии мы должны обновлять и углублять тематику, чистоту и звучность языка. История выдвинула нас вперёд как строителей новой культуры, и это обязывает нас ещё дальше стремиться вперёд и выше, чтоб весь мир трудящихся видел нас и слышал голоса наши.

Мир очень хорошо и благодарно услышал бы голоса поэтов, если б они вместе с музыкантами попробовали создать песни, — новые, которых не имеет мир, но которые он должен иметь. Далеко не правда, что мелодии старинных песен русских, украинцев, грузин исполнены горя и печали, вероятно, и у татар, армян есть песни маршевых, хороводных, шуточных, плясовых, трудовых ритмов, но я говорю только о том, что знаю. Старорусские, грузинские, украинские песни обладают бесконечным разнообразием музыкальности, и поэтам нашим следовало бы ознакомиться с такими сборниками песен, как, например, «Великоросс» Шейна, как сборник Драгоманова и Кулиша и другие этого типа. Я уверен, что такое знакомство послужило бы источником вдохновения для поэтов и музыкантов и что трудовой народ получил бы прекрасные новые песни — подарок, давно заслуженный им. Надо принять во внимание, что старинная мелодия, даже несколько изменённая, но наполненная новыми словами, создаёт песню, которая будет усвоена легко и быстро. Надо только понять значение ритма: запевку «Дубинушки» можно растянуть на длину минуты, но можно спеть и на плясовой ритм. Не следовало бы молодым поэтам нашим брезговать созданием народных песен.

Вперёд и выше — это путь для всех нас, товарищи, это путь, единственно достойный людей нашей страны, нашей эпохи. Что значит — выше? Это значит: надо встать выше мелких, личных дрязг, выше самолюбий, выше борьбы за первое место, выше желания командовать другими, — выше всего, что унаследовано нами от пошлости и глупости прошлого. Мы включены в огромное дело, дело мирового значения, и должны быть лично достойны принять участие в нём. Мы вступаем в эпоху, полную величайшего трагизма, и мы должны готовиться, учиться преображать этот трагизм в тех совершенных формах, как умели изображать его древние трагики. Нам нельзя ни на минуту забывать, что о нас думает, слушая нас, весь мир трудового народа, что мы работаем пред читателем и зрителем, какого ещё не было за всю историю человечества. Я призываю вас, товарищи, учиться — учиться думать, работать, учиться уважать и ценить друг друга, как ценят друг друга бойцы на полях битвы, и не тратить силы в борьбе друг с другом за пустяки, в то время когда история призвала вас на беспощадную борьбу со старым миром.

На съезде выступали японец Хидзикато, китаянка Ху Лан-чи и китаец Эми Сяо. Эти товарищи как бы словесно подали друг другу руки, знаменуя единство цели революционного пролетариата страны, буржуазия которой заразилась от Европы острым и смертельным припадком безумия империализма, и страны, буржуазия которой не только предаёт народ свой в жертву грабителям-империалистам, но и сама истребляет его в угоду империализму иностранцев, точно так же, как русские помещики и фабриканты делали это в 1918–1922 годах, пользуясь цинической помощью лавочников Европы, Америки, Японии.

Съезд недостаточно ярко отметил выступления представителей революционного пролетариата двух стран Востока, что может быть объяснено только крайней усталостью, вызванной двухнедельной работой, потребовавшей огромного напряжения внимания и, наконец, утомившей внимание.

Закончив свою работу, всесоюзный съезд литераторов единогласно выражает искреннюю благодарность правительству за разрешение съезда и широкую помощь его работе. Всесоюзный съезд литераторов отмечает, что успехи внутреннего, идеологического объединения литераторов, ярко и солидно обнаруженные на заседаниях съезда, являются результатом постановления ЦК партии Ленина — Сталина от 23 апреля 1932 года, — постановления, коим осуждены группировки литераторов по мотивам, не имеющим ничего общего с великими задачами нашей советской литературы в её целом, но отнюдь не отрицающим объединений по техническим вопросам разнообразной творческой работы. Съезд литераторов глубоко обрадован и гордится вниманием, которое щедро оказано ему многочисленными делегациями читателей. Литераторы Союза Советских Социалистических Республик не забудут предъявленных к ним высоких требований читателей и честно постараются удовлетворить требования эти.

107