Том 27. Статьи, речи, приветствия 1933-1936 - Страница 96

Так как наша демократическая интеллигенция была тренирована историей менее, чем западная, — процесс её «морального» разложения, интеллектуального обнищания у нас происходил быстрее. Но это — процесс общий для мелкой буржуазии всех стран и неизбежный для всякого интеллигента, который не найдёт в себе силы решительно включиться в массу пролетариата, призванного историей изменить мир к общему благу всех людей честного труда.

Следует добавить, что русская литература так же, как и западная, прошла мимо помещиков, организаторов промышленности и финансистов в дореволюционной эпохе, а у нас эти люди были гораздо более своеобразны и колоритны, чем на Западе. Вне внимания русской литературы остались такие кошмарные типы землевладельцев, каковы примерно знаменитая Салтычиха, генерал Измайлов и десятки, сотни подобных. Карикатуры и шаржи Гоголя в книге «Мёртвые души» — это не так уже характерно для поместной, феодальной России, — Коробочки, Маниловы, Петухи и Собакевичи с Ноздревыми влияли на политику самодержавия только пассивным фактом их бытия и — как кровопийцы крестьянства — не очень характерны. Были другие мастера и художники кровопийства, люди страшного морального облика, сладострастники и эстеты мучительства. Злодеяния их не отмечены художниками слова, даже такими, как величайшие из них и влюблённые в мужика. Черты различия нашей крупной буржуазии от западной весьма резки, обильны и объясняются тем, что наш исторически молодой буржуа, по преимуществу выходец из крестьянства, богател быстрее и легче, чем исторически весьма пожилой буржуа Запада. Наш промышленник, не тренированный жестокой конкуренцией Запада, сохранял в себе почти до XX века черту чудачества, озорства, должно быть, вызывавшегося его изумлением пред дурацкой лёгкостью, с которой он наживал миллионы. Об одном из них, Петре Губонине, рассказывает известный тибетский врач П.А.Бадмаев в его брошюре «Мудрость в русском народе», изданной в 1917 году. Эта забавная брошюра, уговаривая молодёжь «отречься от бесовских грамот», соблазняющих её «пустыми словами свобода, равенство, братство», сообщает о сыне каменщика и каменщике, строителе железных дорог:

...

«В высокой степени почтенные старые чиновники времени освобождения России, до сих пор не забывшие времена Губонина, рассказывают следующее: Губонин, являясь в министерство в больших смазных сапогах, в кафтане, с мешком серебра, здоровался в швейцарской со швейцарами и курьерами, вынимал из мешка серебро и щедро всех наделял, низко кланяясь, чтоб они не забывали своего Петра Ионовича. Затем входил в разные департаменты и отделения, где оставлял каждому чиновнику запечатанный конверт — каждому по достоинству, — называя всех по имени и также кланяясь. С превосходительными особами здоровался и целовался, называл их благодетелями русского народа и был быстро допускаем к самому высокопревосходительству. После ухода Петра Ионовича из министерства все ликовали. Это был настоящий праздник, могущий сравниться только с рождественским или пасхальным днём. Каждый пересчитывал полученное, улыбался, имел бодрый, весёлый вид и думал, как провести остаток дня и ночь до следующего утра. В швейцарской гордились Петром Ионовичем, вышедшим из их среды, называли умным и добрым, расспрашивали друг друга, сколько кто получил, но каждый это скрывал, не желая компрометировать своего благодетеля. Мелкие чиновники тихо перешёптывались между собой с умилением, что и их не забыл добрейший Пётр Ионович, как он умён, мил и честен. Высшие чины до высокопревосходительства громко говорили, какой у него ясный государственный ум и какую он великую пользу приносит народу и государству, надо его отличить. Необходимо его приглашать на совещания при разработке железнодорожных вопросов, так как он единственно умный человек по этим делам. И действительно, его приглашали на самые важные совещания, где присутствовали только превосходительные особы и инженеры; и в этих совещаниях решающим голосом был голос Губонина.»

Рассказ похож на иронию, но это — искреннейшее восхваление порядка, при котором громкий лозунг буржуазии «свобода, равенство и братство» оказался пустыми словами.

Всё сказанное о творческом бессилии буржуазии, отражённом в её литературе, может показаться излишне мрачным и вызвать по моему адресу упрёк в тенденциозном преувеличении. Но факты суть факты, и я вижу их таковыми, каковы они есть.

Глупо и даже преступно недооценивать силы врага. Мы все прекрасно знаем, как сильна его промышленная техника и особенно — военная, которая рано или поздно будет направлена против нас, но неизбежно вызовет всемирную социальную революцию и уничтожит капитализм. Военные авторитеты Запада громогласно предупреждают, что война вовлечёт в себя весь тыл, всё народонаселение воюющих стран. Допустимо предполагать, что многочисленное мелкое мещанство Европы, ещё не совсем забывшее об ужасах бойни 1914–1918 годов и напуганное грозной неизбежностью новой, ещё более ужасной бойни, — догадается, наконец, кому именно выгодна грядущая социальная катастрофа, кто — преступник, периодически и ради гнусных своих выгод истребляющий миллионы народа, — догадается и поможет пролетариям сломить голову капитализму. Предполагать это можно, но надеяться, что это будет, — нельзя, ибо ещё жив иезуит и трус, вождь мещанства, социал-демократ. Крепко надеяться следует на рост революционного правосознания пролетариата, но ещё лучше для нас быть уверенными в своей силе и непрерывно развивать её. Развитие революционного самосознания пролетариата, его любви к родине, создаваемой им, и защита родины — одна из существенных обязанностей литературы.