Том 27. Статьи, речи, приветствия 1933-1936 - Страница 92

Разумеется, я не стану отрицать, что в своё время, например, по отношению к феодализму, буржуазия являлась силой революционной и способствовала росту материальной культуры, неизбежно принося в жертву этого роста интересы жизни и силы рабочих масс. Но случай Фультона показывает нам, что буржуазия Франции даже после победы своей не сразу оценила значение паровых судов для развития торговли и для самозащиты. А это не один случай, свидетельствующий о консерватизме мещанства. Нам важно усвоить, что этот консерватизм, скрывая в себе заботу об укреплении и защите буржуазией своей власти над миром, всячески ограничивал возможности интеллектуального роста трудового народа, но в конечном счёте всё же привёл к тому, что в мире явилась новая сила — пролетариат — и что пролетариатом уже создано государство, в коем интеллектуальный рост масс не ограничивается. Есть только одна область, где все технические новшества принимались буржуазией без возражений и немедленно, — это область производства оружия для истребления людей. Кажется, никто ещё не отметил влияния производства оружия самозащиты буржуазии на общий ход развития техники в промышленности, обрабатывающей металлы.

Процесс социально-культурного роста людей развивается нормально только тогда, когда руки учат голову, затем поумневшая голова учит руки, а умные руки снова и уже сильнее способствуют развитию мозга. Этот нормальный процесс культурного развития людей труда был в древности прерван силою известных вам причин. Голова оторвалась от рук, мысль — от земли. В массе деятелей явились созерцатели, объясняющие мир и рост мысли отвлечённо, вне зависимости от процессов труда, которые изменяют мир сообразно интересам и целям людей. Вероятно, вначале они служили организаторами трудового опыта и были такими же «знатными людьми», героями труда, каких мы видим в наши дни в нашей стране. А затем в их среде зарождается источник всех социальных несчастий — соблазн власти одного над многими, стремление к лёгкой жизни за счёт чужой рабочей силы и уродливо возвышенное представление о своей индивидуальной силе, — представление, которое вначале питалось признанием исключительных способностей данной единицы, хотя эти способности были только концентрацией, отражением трудовых достижений рабочего коллектива — рода, племени. Разрыв труда и мышления приписывается историками культуры всей массе первобытных людей, и воспитание ими индивидуалистов ставится даже в заслугу им как явление положительного характера. История развития индивидуализма дана с прекрасной полнотой и ясностью историей литературы. Я снова обращаю ваше внимание, товарищи, на тот факт, что наиболее глубокие и яркие, художественно совершенные типы героев созданы фольклором, устным творчеством трудового народа. Совершенство таких образов, как Геркулес, Прометей, Микула Селянинович, Святогор, далее — доктор Фауст, Василиса Премудрая, иронический удачник Иван-дурак и наконец — Петрушка, побеждающий доктора, попа, полицейского, чёрта и даже смерть, — всё это образы, в создании которых гармонически сочетались рацио и интуицио, мысль и чувство. Такое сочетание возможно лишь при непосредственном участии создателя в творческой работе действительности, в борьбе за обновление жизни.

Очень важно отметить, что фольклору совершенно чужд пессимизм, невзирая на тот факт, что творцы фольклора жили тяжело и мучительно — рабский труд их был обессмыслен эксплуататорами, а личная жизнь — бесправна и беззащитна. Но при всём этом коллективу как бы свойственны сознание его бессмертия и уверенность в его победе над всеми враждебными ему силами. Герой фольклора — «дурак», презираемый даже отцом и братьями, всегда оказывается умнее их, всегда — победитель всех житейских невзгод, так же, как преодолевает их и Василиса Премудрая.

Если же иногда в фольклоре звучат ноты безнадёжности и сомнения в смысле земного бытия — эти ноты явно внушены двухтысячелетней проповедью пессимизма христианской церкви и скептицизмом невежества паразитивной мелкой буржуазии, бытующей между молотом капитала и наковальней трудового народа. Значение фольклора особенно ярко освещается сравнением его фантастики, основанной на успехах труда, с тяжёлой, бездарной фантастикой церковной, «житийной» литературы и жалкой фантастикой рыцарских романов.

Эпос и рыцарский роман — творчество феодального дворянства, его герой — завоеватель. Хорошо известно, что влияние феодальной литературы никогда не было особенно значительным.

Буржуазная литература начинается ещё в древности египетской «сказкой о воре», её продолжают греки, римляне, она является в эпоху разложения рыцарства на смену рыцарского романа. Это — подлинно буржуазная литература, и её основной герой плут, вор, затем — сыщик и снова вор, но уже «вор-джентльмен».

Начиная с фигуры Тиля Уленшпигеля, созданного в конце XV столетия, с фигуры Симплициссимуса XVII века, Лазарильо из Тормес, Жиль Блаза, героев Смоллета и Фильдинга — до «Милого друга» Мопассана, до Арсена Люпена, до героев «детективной» литературы Европы наших дней, — мы насчитываем тысячи книг, героями которых являются плуты, воры, убийцы и агенты уголовной полиции. Это и есть настоящая буржуазная литература, особенно ярко отражающая подлинные вкусы, интересы и практическую «мораль» её потребителей. «Нет худа без добра»: на почве этой литературы, щедро унавоженной всяческой пошлостью и в том числе пошлостью мещанского «здравого смысла», — на этой почве выросли такие замечательные художественные обобщения, как, например, фигура Санчо Пансы, как Тиль Уленшпигель де-Костера и немало других равноценных этим двум. Одним из наиболее веских доказательств глубокого классового интереса буржуазии к описанию преступлений является известный случай Понсон дю-Террайля: когда этот автор кончил свой многотомный роман о Рокамболе смертью героя — читатели организовали перед квартирой Террайля демонстрацию, требуя продолжения романа, — успех, не испытанный ни одним из крупнейших литераторов Европы. Читатели получили ещё несколько томов «Рокамболя», воскресшего не только физически, но и морально. Это — грубый, но широко распространённый и обычный для всей буржуазной литературы пример превращения душегуба и грабителя в доброго буржуа. Ловкостью воров, хитростью убийц буржуазия любовалась с таким же наслаждением, как и проницательностью сыщиков. Детективный роман до сего дня служит любимейшей духовной пищей сытых людей Европы, а проникая в среду полуголодного рабочего, этот роман служил и служит одною из причин медленности роста классового сознания, возбуждая симпатию к ловким ворам, волю к воровству — партизанской войне единиц против буржуазной собственности — и, утверждая ничтожную оценку буржуазией жизни рабочего класса, способствует росту убийств и других преступлений против личности. Горячая любовь европейского мещанства к романам преступлений утверждается обилием авторов этих романов и цифрами тиража книг.