Том 27. Статьи, речи, приветствия 1933-1936 - Страница 150

150

«Духовный стих» для нас может быть интересен настолько, насколько в него просочились старинные влияния языческого фольклора, насколько он отражает влияния этого фольклора. Они — есть, точно так же, как в «житиях святых» христианской церкви есть чудеса, заимствованные из языческих сказок. Это свидетельствует о живучести древнего фольклора, но очень мало о религиозном творчестве трудового народа христианской эпохи. «Сон богородицы», «Стих об Алексии божьем человеке» и т. д. — это творчество одиночек, монахов, сердобольных «стариц», смущённых горем и невзгодами мира, и вообще безымянных «гуманистов» из среды ущемлённого жизнью мещанства. Наиболее богато дан духовный стих в сборниках Бессонова «Калики перехожие», но, разумеется, все стихи этого порядка правлены цензурой. Обращение с ними требует сугубой осторожности, её же требует и «антропоморфизм», который ещё нечем заменить в нашем языке, в нашем стремлении к олицетворению феноменов природы, а фольклор нужен нам именно как показатель изумительного мастерства олицетворять, образно мыслить. Я думаю, что, прежде чем говорить о богоборчестве, следует осветить вопрос о происхождении зла. Если б бог был — добро для всех, не было бы смысла кому-то бороться против него. Он был «добром» только для тех, кто нуждался в сверхразумном укреплении своей власти, и злом для разума, воспитанного процессами труда. Стало быть, его ввели в игру после того, как совершилось социальное разобщение, источник и возбудитель всякого зла. Значит — сначала нужно показать, как в процессе борьбы за жизнь совершилось расслоение людей на творящих и командующих и как последние создали бога в помощь себе. По линии богоборчества крайне важно ещё раз отметить языческое — совершенно лишённое мистики — представление трудмасс о боге. Бог — существо человекоподобное, на его волю можно действовать посредством молитвы, молитва дохристианской эпохи имела все признаки «заклинания», да и позднее сохранила их. Здесь надобно пользоваться пословицами, отзвуками очень старой социальной морали; пословицы обнаружат два отношения к богу: доверия к его милости и силам его и — недоверия.

«Бог — справедлив», «Авель праведен, Каин грешен, а — оба убиты», «Адам прельщён женой, жена змеёй, оба — вон из рая, а змея — там».

«Без тебя, боже, червь сгложе».

«Без бога — ни до порога».

«Бог-то бог, да и сам не будь плох».

«На бога надейся, а сам не плошай».

«За богом молитва не пропадёт».

«Плачься богу, а слёзы — вода».

«Молился, молился, а — гол, как родился» и т. д.

Пословицы вообще дают неисчерпаемый материал для освещения разнообразия взаимоотношений людей. Вот примеры: «Пред богом все равны», «Знай, сверчок, свой шесток», «Не в свои сани не садись» и т. д.

«Не в силе бог, а в правде», «Холопу на правду не вылезати», то есть свидетелем на суде — не быть. Но в то же время: «Холоп на холопа — послух», то есть доказчик, доносчик-свидетель; однако «Холоп на барина не доносчик», «Господу нужно, чтоб люди жили дружно», а в одном из псалмов Давида сказано: «Врази мужу», то есть человеку, «вси домашние его», а древнеримская пословица говорит: «Сколько рабов — столько врагов». Показания пословиц тем более ценны, что они, так же как сказки, являются «переходящими» из страны в страну, от народа к народу; в массе русских пословиц мы имеем арабские, греческие, персидские, монголо-татарские, финские и т. д., а кроме того переводы из библии, из Деяний апостольских, из Ефрема Сирина, Златоуста и пр., так что «универсальность» пословиц подтверждается их древностью. Религии у Вас отведено так много места, как будто «от неё все качества», тогда как она «производное». Былинная поэзия интересна для нас как прославление подвигов физической силы короля Артура и рыцарей князя Владимира. По этой линии важно отметить следующее: в романском эпосе, который грамотная римская церковь весьма внимательно читала и правила, рыцари озабочены охраной «святого Грааля» и другими церковными делишками, а отношения рыцаря и пахаря отражены весьма слабо. В эпосе славянском, благодаря малограмотности московской церкви, мужик — богатырь Илья — стреляет по церковным главам, ушкуйник новгородский Васька Буслай кощунствует, отношения князя и крестьянина ярко даны организацией Ильёю «кабацкой голи», — момент очень поздний, может быть, отражающий «бунт Болотникова», — столкновением Вольги с Микулой, бессилием Святогора приподнять тягу земную. Допущенное кем-то толкование, что де Вольга «не в ту сторону тащил соху», надо бросить, это — смешно. Смысл былины не в том, что князь и дружинники будто бы не знали, как землю пашут, а — в тяжести крестьянского труда. Религиозных мотивов в русском — и вообще славянском — эпосе вы найдёте очень мало. Можно думать, что славянский эпос меньше засорен влияниями церкви, больше сохранил отзвуков языческой древности. А вот в разделе «Женский образ» можно найти бесчисленное количество фактов, которые отлично изобразят изуверское, садическое, грязное отношение церкви к женщине. Я пытался наметить эту тему в статейке, опубликованной «Большевиком», и мне думается, что было бы неплохо, пользуясь фактическим материалом этой статейки, дополнив его, елико возможно, дать в «Литучёбе» очерк «Женщина и религия» или «Отношение церкви к женщине». Этот очерк, будучи предпослан освещению «женского образа в литературе», весьма помог бы молодым людям понять причины их личного весьма непохвального отношения к женщине.

Мне кажется, если б удалось дать книжки 3–5, посвященных исключительно этим темам, молодым авторам была бы дана весьма вкусная духовная пища — нечто подобное «курсу лекций» по истории устной художественной литературы.

150